«Я упорно работаю»
«”Турбины” четыре раза за месяц шли с треском успеха». Нет, это не о легендарном мхатовском спектакле.
Это строка из письма писателя (тогда ещё только начинающего) двоюродному брату Константину. Письмо помечено: «1 февраля 1921 (из Владикавказа в Москву)».
Попавший во Владикавказ как военврач в белой армии и оставшийся там из-за болезни («Весной я заболел возвратным тифом, и он приковал меня... Чуть не издох, потом летом опять хворал»), Булгаков бросает занятия медициной и начинает журналистскую работу.
Затем заведовавший подотделом искусств писатель Ю.Л.Слёзкин пригласил Булгакова в качестве зав. литературной секцией в Наробразе. «Бог мой, чего я ещё не делал: читал и читаю лекции по истории литературы (в Университ. народа и драмат. студии), читаю вступительные слова и проч., проч.», «Это лето я всё время выступал с эстрад с рассказами и лекциями», - сообщит он в письме.
Известно, что 1 мая 1920 года во Владикавказе открылся театр. В сохранившейся программе открытия сказано, что вступительное слово произносил «писатель т. Булгаков».
И немного позже именно в этом театре Булгаков впервые выступает как драматург. Им было написано пять пьес, четыре из которых театр поставил.
Оценка им самим автором дана безжалостная («Рвань всё»), но, Боже мой, как всё-таки жаль, что почти ничего не дошло до нас! Что же было им создано?
Одноактная пьеса-юмореска «Самооборона». До нас дошёл только список действующих лиц. Позднее посланную в Москву пьесу посчитали «вредной».
Следующая, и, скорее всего, самая интересная для нас (хотя сам автор в оценке её беспощаден – «написанная наспех, чёрт знает как»), четырёхактная драма «Братья Турбины». Слёзкин охарактеризовал эту пьесу как «бледный намёк на теперешние “Дни Турбиных“. Действие происходит в революционные дни 1905 г. в семье Турбиных — один из братьев был эфироманом, другой революционером. Всё это звучало весьма слабо».
Булгаков расскажет о премьере пьесы: «Ах, Костя, ты не можешь себе представить, как бы я хотел, чтобы ты был здесь, когда “Турбины“ шли в первый раз. Ты не можешь себе представить, какая печаль была у меня в душе, что пьеса идёт в дыре захолустной, что я запоздал на 4 года с тем, что я должен был давно начать делать — писать.
В театре орали “Автора“ и хлопали, хлопали... Когда меня вызвали после 2-го акта, я выходил со смутным чувством... Смутно глядел на загримированные лица актеров, на гремящий зал. И думал: “а ведь это моя мечта исполнилась... но как уродливо: вместо московской сцены сцена провинциальная, вместо драмы об Алёше Турбине, которую я лелеял, наспех сделанная, незрелая вещь“.
Судьба — насмешница».
Как бы хотелось узнать побольше про эту «драму об Алёше Турбине», но увы… Сохранилась только афиша спектакля, по которой, конечно, трудно о чём-то судить:
Л.М.Яновская в книге «Творческий путь Михаила Булгакова» делает предположения об автобиографическом характере пьесы, однако первая жена писателя Т.Н.Лаппа, которая была во Владикавказе вместе с ним, категорически её мнение отвергала, но сама в беседе с Л.К.Паршиным говорила: «Вы знаете, я видела эти пьесы, и не один раз, но о чём там, содержание – совершенно вылетело из головы, ничего не могу сказать. Вот, хоть убейте! Не знаю».
Булгаков писал сестре Вере: «Я жалею, что не могу послать Вам мои пьесы. Во-первых, громоздко, во-вторых, они не напечатаны, а идут в машинных рукописях, списках, а в-третьих — они чушь.
Дело в том, что творчество мое разделяется резко на две части: подлинное и вымученное. Лучшей моей пьесой подлинного жанра я считаю 3-актную комедию-буфф салонного типа “Вероломный папаша“ (“Глиняные женихи“).
И как раз она не идёт, да и не пойдёт, несмотря на то, что комиссия, слушавшая её, хохотала в продолжении всех трех актов... Салонная! Салонная! Понимаешь».
И «Глиняные женихи» до нас тоже не дошли.
Была и пьеса «Парижские коммунары», на которую, судя по всему, сам автор возлагал какие-то надежды. Во всяком случае, он «послал её на всероссийский конкурс в Москву» и в мае 1921 года владикавказская газета сообщила, что пьесу будут ставить в Москве. Автор явно мечтал об этом. Сестре Надежде он писал: «Вот досада с “Парижскими“. Первый акт можно грандиозно поставить на большой сцене. Пойду завтра смотреть во 2-м акте моего мальчика Анатоля Шоннара. Изумительно его играет здесь молодая актриса Ларина.
Мой Анатоль — мой отдых в моих нерадостных днях».
«Неужели пьеса пропала? Для меня это прямо беда», - сетовал Булгаков в одном из писем.
В другом письме он посылал сестре некоторые поправки к пьесе, однако потребовали куда бо́льших переделок, на которые автор не согласился. По его просьбе, сестра забрала все его пьесы – а он отправлял в Москву ещё и «Братьев Турбиных», и «Самооборону» - из Масткомдрама (Мастерской коммунистической драматургии), а он их сжёг.
Совершенно неожиданно сохранилась одна из владикавказских пьес Булгакова, о создании которой он рассказал в «Записках на манжетах»: «Помощник присяжного поверенного, из туземцев, научил меня. Он пришёл ко мне, когда я молча сидел, положив голову на руки, и сказал:
― У меня тоже нет денег. Выход один — пьесу нужно написать. Из туземной жизни. Революционную. Продадим её… Я насквозь знаю быт. Будем вместе писать. Деньги пополам».
«С того времени мы стали писать. У него была круглая жаркая печка. Его жена развешивала белье на веревке в комнате, а затем давала нам винегрет с постным маслом и чай с сахарином. Он называл мне характерные имена, рассказывал обычаи, а я сочинял фабулу. Он тоже. И жена подсаживалась и давала советы. Тут же я убедился, что они оба гораздо более меня способны к литературе. Но я не испытывал зависти, потому что твердо решил про себя, что эта пьеса будет последним, что я пишу…
Через семь дней трёхактная пьеса была готова. Когда я перечитал её у себя, в нетопленной комнате, ночью, я, не стыжусь признаться, заплакал! В смысле бездарности — это было нечто совершенно особенное, потрясающее! Что-то тупое и наглое глядело из каждой строчки этого коллективного творчества…
В туземном подотделе пьеса произвела фурор. Её немедленно купили за 200 тысяч. И через две недели она шла.
В тумане тысячного дыхания сверкали кинжалы, газыри и глаза. Чеченцы, кабардинцы, ингуши, — после того, как в третьем акте геройские наездники ворвались и схватили пристава и стражников, — кричали:
― Ва! Подлец! Так ему и надо!
И вслед за подотдельскими барышнями вызывали: ”Автора!”
За кулисами пожимали руки.
― Пирикрасная пыеса!
И приглашали в аул…»
Пьеса называется «Сыновья муллы». Автор описывает и создание её, и премьеру очень гротесково. Пьеса напечатана, её можно прочитать.
Что тут скажешь? Конечно, произведение слабое. Но меня поразило, что уже в нём ясно прослеживается та тема, о которой я писала, рассказывая о «Днях Турбиных», - тема Дома, семьи как чего-то самого дорогого для человека…
Один сын муллы, Магомет, - офицер, другой, Идрис, - студент, революционер. Казалось бы, они стоят по разные стороны баррикады, но они остаются любящими братьями. «Вот и служи теперь тем, кто угнетает твой народ», - скажет один брат. «Не растравляй моей раны, Идрис, не растравляй», - откликнется другой. Он будет переживать за брата, который может пострадать за свои взгляды. А в конце пьесы сорвёт с себя погоны и услышит от другого революционера: «Я всегда считал для себя честью, когда мне приходилось жать руку Идрису, а теперь я то же сделаю и тебе».
Как ни странно, но нам доподлинно неизвестен соавтор Булгакова. «Но соавтор был. Из местных. Ингуш… Или осетин… Ингуш, кажется. Писали у нас дома. И у него тоже…» - вспоминала Т.Н.Лаппа. Называют и кумыка Туаджина Пейзулаева, и ингуша Абдул-Гамида Гойгова.
Эту пьесу Булгаков тоже уничтожил. Но ведь «Рукописи не горят!» Писал же он в тех же «Записках на манжетах»: «Написанное нельзя уничтожить! Порвать, сжечь… От людей скрыть. Но от самого себя — никогда! Кончено! Неизгладимо». В 1960 году в руки Е.С.Булгаковой попал плохо отпечатанный суфлерский экземпляр пьесы (на нём автором указан только Булгаков)…
Потом Елена Сергеевна рассказывала: «Одна из пьес всё-таки пришла ко мне, хотя Михаил Афанасьевич надеялся, что их не осталось. В 60-м году её нашли в Грозном и мне прислали. Она лежит у меня в архиве перепечатанная, и, узнав об этом, многие театры обращались с просьбой, чтобы я им дала её. Но, исполняя его волю, я, конечно, никому не даю. Она не хуже очень многих пьес, которые сейчас идут на сценах. Но для Булгакова она слаба».
Но ещё раньше пьеса, переведённая на осетинский язык, стала народной драмой и ставилась повсеместно.
Вскоре Булгаков покидает Владикавказ, он пишет по-чеховски: «В Москву! В Москву!»
****************
«Жизнь моя — мое страдание». Так писал Булгаков о владикавказском периоде своей жизни. Казалось бы, он выносит себе страшный приговор: «Всё делаю наспех. Всё. В душе моей печаль». Но здесь же прозвучит и другое: «Я упорно работаю», «Но я стиснул зубы и работаю днями и ночами».
И, наверное, не было бы великих произведений без этих, безвозвратно (увы!) потерянных для нас ранних пьес.
…А во Владикавказ Булгаков вернётся в 2012 году– уже как памятник:
Если понравилась статья, голосуйте и подписывайтесь на мой канал!Навигатор по всему каналу здесь
Путеводитель по статьям о Булгакове здесь
